Народ, отправленный в отставку

Сергей Шелин

Независимый обозреватель

24 апреля 2013, 10:01

Финалом российской демократии изредка называют осень 2003-го (арест Ходорковского), чаще —- подковерную драму 1999—2000-го (операцию «преемник»). Однако чаще всего — осень 1993-го (разгром хасбулатовского парламента ельцинским Кремлем). Но точка была поставлена раньше, ровно 20 лет назад.

Референдум 25 апреля 1993 года («да — да — нет — да») принято считать первой грандиозной кремлевской кампанией по манипуляции общественным мнением, этаким примером и образцом для всех последующих кампаний подобного сорта. Это чистая правда.

С тем единственным дополнением, что в реальной жизни, в отличие от жизни небесной или, допустим, церковной, святости нравов нет и никогда не было. Широкомасштабные манипуляции мнением масс сплошь и рядом осуществляются и властями западных режимов, не говоря уже обо всех прочих. Вовсе не это принесло неповторимый колорит апрелю 93-го. И вовсе не кремлевский пиар повернул тогда нашу историю на тот путь, которым она идет до сих пор.

В отличие от позапрошлогодней парламентской борьбы «Единой России» со «Справедливой Россией» и прочими оппозиционными силами весной 93-го действительно решался вопрос о том, у кого будет власть. Претенденты с обеих сторон были настоящие. Поэтому от расклада народных голосов и в самом деле зависело, кому править.

Массы привлекались тогда к участию в верхушечных спорах уже в пятый раз: на союзных и российских парламентских выборах 1989-го и 1990-го годов, на президентских выборах в РСФСР в июне 1991-го, в дни попытки переворота в августе 1991-го и вот теперь, на апрельском референдуме. Проголосуй они «нет — нет — да — нет» (выразив недоверие лично Ельцину, осудив социально-экономическую политику президента и правительства, потребовав досрочных президентских выборов и отклонив досрочное переизбрание парламента), власть перетекла бы от Кремля к расплывчатой номенклатурной коалиции, условно именуемой «съездом депутатов».

То, что существовало у нас четыре года, с весны 89-го и до весны 93-го, конечно, не дотягивало до демократии. Но одним из главных игроков большой политики широкие массы были тогда безусловно. Ни один претендент на высшую власть не имел шансов, если за ним не стоял народ. Ни один действующий лидер не мог долго продержаться, если против него было явное большинство.

Казалось, и в апреле 93-го начал реализоваться этот недавний, но уже становившийся привычным сценарий. Кремль и Белый дом, пусть и в атмосфере истерии, лжи, нелепых зигзагов и обоюдных угроз, вынесли свой конфликт на суд народа. 25 апреля суд состоялся. Оставалось привести в исполнение народный приговор.

Толковать результаты референдума с помощью тогдашних ежедневно менявшихся законов или ночных вердиктов Конституционного суда не только нестерпимо скучно, но и бесполезно. В стране был вовсе не юридический, а политический кризис, и в любом большом событии главным был политический его смысл. Политические итоги апрельского референдума оказались ясны и прозрачны.

Борис Ельцин получил уверенный вотум доверия (40,4 млн голосов). Это было лишь на 5 млн меньше, чем в триумфальном для него 91-м, но зато на 14 млн больше, чем потом в первом туре президентских выборов 96-го и даже чуть больше, чем в последующем малодостоверном втором их туре. И Путин, не имея уже реальных конкурентов, в 2000-м набрал меньше (39,7 млн). Ельцин апреля 1993-го все еще был лидером нации.

Зато кабинет министров (во главе которого Черномырдин уже сменил Гайдара) подлинного большинства голосов не получил. Те 50% с небольшим от участвовавших в голосовании, которые удалось наскрести, образовались в результате наложения пиар-кампании на двусмысленный вопрос об отношении к «политике президента и правительства». Об отношении к курсу правительства, взятого в отдельности, массы просто не были спрошены.

Впрочем, главным (и единственным явным) проигравшим оказался парламент: 46 млн избирателей высказались за досрочные его перевыборы и всего 21 млн против. Однако и досрочные выборы президента поддержали очень многие — без малого половина участников референдума. Видимо, было немало таких, кто, одобряя Ельцина как лидера, сомневался в курсе его кабинета и хотел бы превратить эту проблему в одну из предвыборных тем.

Казалось бы, ситуация определилась. Народ сказал свое слово. Глава государства, игнорируя юридические тонкости, но подчиняясь воле масс, а также и политической логике распускает депутатский корпус, назначает новые парламентские выборы и в качестве широкого жеста выборы президента, которые обещают ему почти несомненную победу.

Правда, на эти выборы пришлось бы идти с другим правительством. Но это политика, в ней не до сантиментов. И с новой Конституцией, о которой тогда столько спорили в верхах, пришлось бы повременить. Ее принял бы и выставил на очередной референдум новоизбранный парламент. После чего парламент и президента, возможно, пришлось бы переизбрать еще разок — уже по новой конституционной процедуре.

Ничего необычного в таком сценарии не было бы. Во многих бывших соцстранах и особенно в таких, где нет вековых демократических традиций, — в Болгарии, в Румынии, в Словакии — политическая жизнь после падения старого строя на долгие годы превратилась в перманентный скандал, перемежаемый очередными и внеочередными выборами руководящих структур и лиц. Видимо, это стадия была неизбежной, и жизнь там мало-помалу наладилась. Сначала и у нас было что-то похожее, но

сразу после 25 апреля 93-го наша страна, а точнее, наше начальство нащупало свой особый путь.

Депутаты, почти поголовно согласившись с поражением, уже паковали чемоданы. Беспорядки на московских улицах, конечно, происходили, но о возможности боев с сотнями убитых никто всерьез и не задумывался. Народный мандат был у Кремля, и, казалось, ничто ему не мешало немедленно этим мандатом распорядиться.

Вместо этого лидер нации сначала взял паузу, а потом окружающие его группировки и кланы, как будто ничего и не случилось, возобновили привычный свой торг с группировками и кланами противоположного лагеря. На волю масс, торжественно выраженную путем всенародного референдума, оба начальственных лагеря просто махнули рукой и с головой ушли в прежние дискуссии о разделе должностей и престижа.

Почему на это пошли побежденные, объяснять не надо. Сложнее с победителями референдума. Видимо, в головах Ельцина и его команды чиновничий дух именно тогда одержал решающую победу над политическим. Ведь логика политического стратега в отличие от стратега бюрократического подразумевает готовность в случае чего и проиграть. И она же требует постоянно находить идеи, одновременно подходящие для развития страны и приемлемые для масс.

Одна только необходимость идти на конкурентные президентские выборы, набрав какое-то принципиально новое правительство, вероятно, казалась тогда Ельцину кошмаром. Невозможность возврата в догайдаровскую эпоху он понимал отчетливо. Но и политическую невозможность продолжения экономического курса 92-го года — тоже. Стремление отстранить растерянный и озлобленный народ от решения таких вопросов, для него самого совершенно неясных, возникало само собой. Ну а у людей рангом пониже и устремления были попроще и касались в основном дележки лакомых мест.

К осени того же 93-го года дележка перешла в мордобой, но второй раз взывать к широким массам по тому же поводу почти никто уже всерьез и не пытался. Счет энтузиастам-добровольцам с обеих сторон шел максимум на тысячи. Дело решила военная сила. А толпы рядовых москвичей, осваивая новую свою роль, сходились поглазеть на кровопролитие в центре столицы как на шоу.

Народ, так трогательно и самоотверженно поддержавший на референдуме вождя и его режим, был отправлен в политическую отставку, в которой и находится до сих пор. Массы с тех пор иногда устраивали беспорядки, и даже внушительные, но ни разу уже не привлекались к принятию решений о власти. Политика замкнулась в руководящем кругу.

Потом незлопамятный Ельцин простил побежденных и пустил их в депутаты, а кого-то со временем и в министры, и в губернаторы. Но линию, подталкиваемый почти всеми своими сподвижниками, вел все ту же. Система понемногу смыкала ряды, раз за разом пресекая все более слабые и неловкие попытки отдельных отрядов номенклатуры вовлечь в споры о власти народные массы.

Путин, которому не о чем говорить с оппозиционерами (среди которых попадаются и такие, кто в 90-е стоял куда выше его на служебной лестнице), лишь довел линию, начатую в апреле 93-го, до логического завершения, а в последнее время пытается продолжить ее еще дальше.

Свободы в стране в эти 20 лет было сначала больше, потом меньше, а потом и совсем уже мало. Экономический курс становился то более разумным, то менее. Уровень жизни сначала падал, потом рос, потом начал стагнировать. Но та особая разновидность системы с поедающим самого себя привилегированным классом и отставным народом кое-как продолжает существовать. И даже праздновала бы сейчас двадцатилетие, если бы была способна осознавать собственные вехи.