Борис Фаликов о том, почему в обществе пропадает уважение к церкви

Активное вмешательство церкви в общественную жизнь приводит не к воцерковлению общества, а к обмирщению церкви.

Четверо молодых людей решили наведаться в храм Григория Неокесарийского на Большой Полянке в Москве. Шла вечерняя служба, но молодые люди не обратили на нее внимания, цель у них была другая — сфоткаться на фоне алтаря. Когда им было отказано, они стали громко браниться. После чего фотосессию разрешили, но в ее ходе выяснилось, что экскурсанты не только вдребезги пьяны, у одного из кармана угрожающе торчит травмат. Тут то священник и вызвал полицию. Вряд ли произошедшее можно назвать богохульством. Хулиганы бросили вызов не Богу, а порядку, просто это случилось не где-то, а в церкви. Но сами они эту разницу вряд ли заметили. И это как раз совсем не случайно.

Когда несколько лет назад РПЦ под водительством энергичного патриарха пошла в миссионерское наступление на общество, стратегия ее была очевидна. Вначале утвердиться материально, вернуть награбленное большевиками, построить новые храмы, решить оргвопросы, а затем заняться людьми. Подразумевалось, что для этого надо и дальше крепить альянс с государством.

С этой задачей церковь справилась быстро, собственность возвращают рекордными темпами, строительству новых храмов дан зеленый свет, доступ в школу и армию открыт. А дальше случилось непредвиденное (по крайней мере, для церковных стратегов) — общество не бросилось в объятия церкви, напротив, в лице интеллигенции стало ее усиленно критиковать при безразличном молчании широкой публики. Но теперь и это молчание все чаще прерывается проклятьями в адрес «попов на джипах».

Причины образованной критики и необразованной брани на самом деле одни и те же. Церковь расширяет свою общественную активность фактически через голову общества, уклоняясь от прямого диалога и действуя через государственные структуры.

Выступая при этом как хозяйствующий субъект, который ставит во главу угла практические вопросы. Поэтому все чаще воспринимается как идейный надсмотрщик и крупный собственник, а вовсе не носитель сакрального статуса. Понятно, почему хулиганам без разницы, где материться и хвалиться стволом — возле алтаря или в ресторане. Но хулиганы — это крайний случай, эксцесс, речь о более широких и значимых процессах.

Как известно, первыми жертвами церковной реституции пали отечественные музеи. Именно им выпала нелегкая задача сохранения культуры (в том числе и православной) в советское время, когда она подверглась мощному натиску строителей новой жизни. Многочисленные предметы культа, когда сам культ был объявлен «опиумом для народа», сгинули бы, как и другие приметы старой жизни. Но музейщики их отстояли. Однако многие музеи располагались в старых церковных зданиях, поэтому возвращение церковной собственности началось именно с них. При этом прежние работники из них изгонялись, а экспонаты оказывались без должного ухода. В результате иконы, чудом сохранившиеся в советские времена, оказались под угрозой уничтожения. Возвращение собственности оказалось важнее сохранения священного наследия. Репутации церкви как сакрального института был нанесен сильный удар.

Дальше больше. В российских городах участились конфликты на почве строительства новых храмов. Их поспешное возведение наталкивается на сопротивление тех, кто предпочел бы видеть на их месте парки, детские площадки и прочие радости обустроенного быта. Противостояние разворачивается по одной схеме. Вначале оно не носит идейный характер, просто жителям хочется нормальной жизни, большого дефицита в наших городах. Однако по мере того, как они убеждаются, что прислушаться к ним не желают, более того, церковные проекты имеют поддержку властей, число антиклерикалов в их рядах растет.

Вряд ли чувство священного может пробудиться в человеке, которого насильно лишают элементарных бытовых удобств. Чувства пробуждаются совсем другие.

Другие чувства пробуждаются и у бездетных семей, которым проповедуют, что искусственное зачатие — это не по-божески. Нет у вас детей, значит, Бог того не желает, грешите слишком много. Надо покаяться, а не бросать вызов Творцу, ему виднее. Вряд ли бездетные родители, наслушавшись подобных вещей, отправятся в церковь, чтобы помолиться о даровании им потомства, скорее они станут обходить ее стороной. Она воспринимается не как источник помощи, а как помеха в семейной жизни. Тем паче, что ретивые проповедники находят полное понимание у чиновников, от которых зависит финансирование здравоохранения.

Чувство священного не проснется и у детей на уроках православной культуры, введения которых церковь добивалась с упорством достойным лучшего применения. Напротив, судя по всему, они вызывают у школьников отторжение от церкви как отчего-то принудительного и скучного. Еще одной казенной институции, которую ей навязывают взрослые.

Пиетет к церкви пропадает и у людей взрослых, когда она пытается привить им свои представления о прекрасном. И делает это не в пространстве публичного дискурса, с которым у нас такой же дефицит, как и с нормальным бытоустройством, а через государство. Скажем, будущий год объявлен годом культуры. Но уже сейчас понятно, что речь идет о культуре традиционной, то есть православной.

Все бы ничего, но когда министр культуры начинает одновременно говорить о своей неприязни к современному искусству, то понимаешь, что на следующий год сам рискуешь превратиться в школьника, которому будут рассказывать о Святой Руси. И ругать проклятый Запад за эстетическое и моральное разложение.

Подведем итог. Активное вхождение церкви в жизнь общества, которое мы наблюдаем в последние годы, ведет не к воцерковлению общества (как рассчитывали стратеги РПЦ), а к обмирщению церкви. Погрузившись в земные заботы, она сама стерла грань между сакральным и профанным. Так что же сетовать, что ее воспринимают не как священный институт, который учит жизни, а как конкурента, который этой жизни мешает? Причем конкурента, поставленного в заведомо выигрышное положение. Ведь на его стороне играет государство со всеми своими немалыми возможностями. Фактически вмешательство церкви в общественную жизнь происходит под его эгидой. И это многократно усиливает эффект непрошенного вторжения.

Хулиганов с их матерной фотосессией в храме, конечно, надо судить за хулиганство. Но удивляться их поведению не стоит.