Фотограф-натуралист, совершающий путешествие по стране в честь 100-летия заповедной России, рассказал «Газете.Ru» о Камчатке, медведях и лисе Алисе

Фотограф-натуралист, блогер с многомиллионной аудиторией Игорь Шпиленок весной 2013 года отправился в путешествие по стране, посвященное 100-летию заповедной системы России. Он планирует до 2016 года проехать через всю страну. Задача блогера, который также является инспектором Кроноцкого заповедника на Камчатке, — показать, как развивалась заповедная система и какими победами могут похвастаться российские заповедники.

Игорь Шпиленок путешествует на российском автомобиле, сделанном на базе ГАЗ-66, так как запчасти на него можно достать даже в самом далеком уголке страны. Путешествие началось на границе России и Украины, в заповеднике «Брянский лес», фотографом уже пройдены дороги через Баргузинский, Байкальский, Байкало-Ленский заповедники и Алтайский заказник, а сейчас он работает в Даурском заповеднике в Забайкалье. Перед тем как забраться в даурские степи, Шпиленок пообщался с корреспондентом «Газеты.Ru».

Камчатка

— У всех бывают проблемы. Вот у кого-то в семье есть алкоголик, и от него прячут бутылки. Моя проблема — Камчатка. У меня и нынешнее путешествие привязано к Камчатке. Если начинается какая-то телепередача или по радио звучит песня про Камчатку, у меня в семье быстренько выключают и радио, и телевизор, так сказать, прячут мои бутылки. Потому что, услышав слово «Камчатка», я сразу сажусь и немедленно начинаю писать список того, что мне пригодится в экспедиции, собираюсь и уезжаю. На самом деле это большая зависимость — камчатская болезнь. Очень серьезная и очень заразная болезнь.

Я люблю проводить эксперименты над собой. Однажды я год прожил в маленькой избушке на кордоне Кроноцкого заповедника. В этой избушке я влюбился в Камчатку раз и навсегда, я ни в одну девушку так не влюблялся. Впервые я приехал на Камчатку на две недели и вот уже десять лет не могу оттуда уехать. Там 300 километров вдоль океанской линии, где нет ни одного родного мне человека. Там есть места, где десятилетиями вообще не бывает людей.

Заповедники

— Заповедники — это живая, развивающаяся система. Первый — Баргузинский — был открыт 100 лет назад, для того чтобы сохранить соболя, которого тогда почти истребили. И он со своей задачей справился. Теперь соболь — это совершенно обычный зверь. Сейчас российские национальные парки восстанавливают утраченного в природе европейского зубра. После Первой мировой войны осталось всего около 50 зубров, из которых к размножению были готовы только 12. И от этих 12 зубров пошли все нынешние тысячи зубров.

Медведи

— Перед вами человек, которого только ленивый медведь не гонял. Нападали на меня медведи не раз. Первым делом, когда люди приезжают на Камчатку, они снимают, как медведь охотится на лосося. А я решил снять так, как никто до меня не снимал. Снять медведя на вулканах, медведя в гейзерах. И, собственно, первый год я этим и занимался. По долине гейзеров медведи ходят часто, хотя у них нет сапог. Но тем не менее ходят…

А вот медведь Алкаш (Шпиленок демонстрирует фотографию со зверем). Это прозвище к нему приклеилось, потому что он однажды отобрал фляжку у австрийского туриста и начал из нее пить. Фляжку потом я сфотографировал, а австриец забрал ее как сувенир. Медведя же стали звать Алкашом. А он же молодой — всего четыре года. Вся жизнь впереди, и такое имя. Какие только имена ему хорошие не давал — приросло, и все. Очень пластичный медведь, я его в таких позах снимал необыкновенных. Садился на пляже — заднюю ногу закладывал за ухо.

Медведи вообще разные. Как люди. Кто скандальный, кто спокойный. Вот однажды прилетел вертолет, привез четыре бочки бензина. И я должен был эти бочки откатить на место. Но поскольку зашли в гости вертолетчики и к тому же с коньяком (а я три месяца не видел коньяка), я подумал: ничего же не случится, если завтра эти бочки откачу. А медведь с деловым видом покатил бочки не в сторону кордона, а в обратную сторону — в овраг. Пришлось потом оттуда доставать.

Атомный взрыв

— Однажды в конце декабря на Камчатке я увидел атомный взрыв. Я стоял и размышлял, кто именно напал на Россию, кто пострадал и что я, наверное, больше не увижу свою семью. Когда наступило девять часов утра, я долго думал, как доложить об этом в контору заповедника, чтобы меня не сочли сумасшедшим. Потому что у нас есть, например, инспектор, который регулярно видит НЛО. И, как положено, пишет в дневнике, где и когда он его видел. После этого прилетает директор и почти по щекам его этим дневником бьет: «Доколе ты будешь дискредитировать заповедное дело?» А потом требует лишить его премий и прибавок. Вот и я стал думать, что же будет, если я доложу об атомном взрыве? У меня был позывной «Ателье-5». К счастью, до меня «Ателье-1» и «Ателье-2» уже доложили, что тут что-то происходит. Вместе мы догадались, что начал извергаться вулкан, который спал 100 лет. Видимо, ждал, когда я приеду зимовать. Прилетели вулканологи и свозили меня до вулкана и назад. Но самое обидное заключалось в том, что дым шел на север, где стоял мой кордон. В тот раз были запрещены полеты авиации, натерпелся я жутко. На снегоходе ездить было нельзя, под гусеницами чистый абразив. Все мои электрогенераторы, все сразу вышло все из строя. Стираю одежду в бане — через час все снова грязное. На зубах пепел, в ушах пепел, в носу пепел. Так и жил, пока в апреле не сменилась роза ветров.

Необъяснимое

— Из вулкана все время слышен какой-то грохот. А на озере Кроноцком однажды случилось цунами — на внутреннем-то озере, не связанном с океаном! Я отошел на пять метров, привязал лодку, а в лодке лежала вся фотоаппаратура. Все, конечно, пропало. Представители фирмы-производителя, прочитав об этом в блоге, потом предлагали мне прислать новый комплект.

В Кроноцкое озеро как-то запустили нерку лосося. Это та форма нерки, которая по каким-то причинам оказалась закрытой от океана. И там выросли монстры. Нерка в океане растет до четырех килограммов, а тут она выросла двенадцать килограммов. И она жила, развивалась, все радовались, это был необычный научный эксперимент. А 1996 году начал извергаться вулкан на дне этого озера, и получилась самая большая в мире уха.

Лиса Алиса

— Лису Алису очень любят читатели моего блога. Лисы удивительно пластичные животные. Алиса мне полностью во всем доверяла, может быть, единственная женщина, которая так себя вела. Лиса Алиса участвовала в одном научном эксперименте. В 1947 году на реке Индигирка зэки делали штольню и нашли суслика. Этого суслика они передали начальству, начальство отправило его в Московский университет, там, видимо, его заспиртовали и сохранили в формалине. Короче, не так давно решили сделать генетический анализ этого суслика и обнаружили удивительные вещи, которые опровергают теорию берингийского моста. Оказалось, что этот суслик совершенно идентичен тем, что живут в современной Северной Америке. Суслик оказался американцем. И звонит мне академик Николай Формозов: «Надо сделать анализ ДНК. Будь добр, может, найдешь коготок, хвостик, ушки или что-нибудь еще? Я прошел к норе, лисята голодные — все съели совершенно. А Алиса-то прекрасно знает, что такое конфета. Она кладет суслика, я кладу конфету. Алиса никогда не ест конфеты с бумажками. Она начала разворачивать конфетку, в это время я взял суслика, отрезал у него лапку с когтями и положил в банку со спиртом. За это время Алиса съела конфетку, забрала суслика и пошла к лисятам. На третий день Алиса вместе с сусликом побежала к кордону. Пять дней прошло, у меня пять сусликов. На шестой день Алиса приносит сразу двух и смотрит — где конфета? Короче, она завалила кордон сусликами. Я звоню Формозову: сколько сусликов надо? Пять, говорит, более чем достаточно. Я передаю этих сусликов вертолетом в Москву, там делают ДНК-анализ. Сейчас закончена работа над статьей и в конце написано: авторы благодарят таких-то, таких-то и лису Алису из Кроноцкого заповедника.