Борис Фаликов о том, чем может обернуться инициатива РПЦ по интеграции мигрантов

РПЦ по соглашению с ФМС намерена активно адаптировать гастарбайтеров. Церковь уверяет, что не намерена принуждать их к вере, но эти усилия скорее приведут к обострению межрелигиозных отношений.

Русская православная церковь хочет помочь приезжим. Патриарх Кирилл подписал соглашение о сотрудничестве с главой Федеральной миграционной службы Константином Ромодановским. РПЦ будет обучать мигрантов русскому языку и знакомить с русской культурой и духовными традициями. Патриарх отметил, что без таких знаний им трудно будет освоиться в новой для них реальности. Да и вообще помощь страждущим — долг каждого христианина. С этим не поспоришь, хотя намерения РПЦ вызвали бурное негодование у националистов — зачем интегрировать, когда надо избавляться. Интегрировать, конечно, надо. Вопрос в другом — сможет ли церковь сыграть в этом нелегком деле полезную роль?

Хорошо известно, что в основном мигранты приезжают к нам из Средней Азии. Больше всего из Узбекистана — два с половиной миллиона, из Таджикистана — 1,1 миллиона человек, из Киргизии — не менее полумиллиона, список можно продолжить.

Специалисты прогнозируют дальнейший приток гастарбайтеров именно из этих стран. Очень многие из них плохо говорят по-русски, с этим мы сталкиваемся на каждом шагу, и помочь им в изучении языка, безусловно, нужно. Но почему этим должна заниматься РПЦ?

Обычные школьные педагоги справились бы гораздо лучше. Другое дело — ознакомление с духовными традициями. Понятно, что речь идет прежде всего о православии. Но мигранты из Средней Азии, как известно, мусульмане. Могу предположить, что они отнесутся к интенсивному ознакомлению с чужой религией по-разному. У кого-то она вызовет отторжение — мы не хотим, чтобы нам навязывали не нашу веру — а кто-то благоразумно решит, что на новом месте жительства новая религия совсем не помешает, а даже наоборот.

На самом деле оба эти варианта не сулят ничего хорошего. В первом случае отношение к христианству из нейтрального или даже благожелательного может легко стать подозрительным, а то и раздраженным. Во втором – вера, принятая под влиянием внешних обстоятельств, редко бывает прочной. Не говоря о том, что прозелитизм (так называют всякое принуждение к вере) всегда был причиной обид и конфликтов между религиями.

Пока лидеры российского ислама не возражают против сотрудничества РПЦ с ФМС. Они и сами охотно на него идут, заключая с миграционной службой региональные соглашения. Но по мере того, как взаимодействие между церковью и ФМС начнет набирать обороты, трения неминуемо усилятся.

Уже сейчас некоторые муфтии говорят о том, что русскому языку своих единоверцев лучше обучать им самим, благо в российских мечетях, учитывая интернациональный состав верующих, проповеди читаются именно на этом языке. А знакомиться с православием новоприбывшим вовсе ни к чему, у них есть собственная вера — ислам, ее пусть и углубляют.

Вот только углублять негде, при таком постоянном притоке верующих катастрофически не хватает мечетей, особенно в крупных городах вроде Москвы. Поэтому, говорят муфтии, дайте нам возможность строиться, а уж с интеграцией мы сами как-нибудь разберемся.

Понимая, что претензии и подозрения будут расти, в РПЦ всячески подчеркивают, что сотрудничество с миграционной службой носит сугубо светский характер. Мы совершенно не собираемся заниматься миссионерской работой среди мигрантов, а тем более принуждать их к вере. Взять, к примеру, великих русских миссионеров прошлого. Отправляясь в Сибирь и Азию, они не начинали там с ходу проповедовать Евангелие, а учили инородцев русскому языку, создавали школы, занимались просвещением и благотворительностью. Так и мы действуем из самых благородных и гуманных побуждений. Однако ясно, что, обучив якутов или ненцев русскому языку, миссионеры переходили к проповеди Евангелия и крещению местного населения, какие они были бы иначе миссионеры?

И лукаво отказываться от своей истории РПЦ как-то не к лицу. Но и забывать о том, что происходило, когда проповедь веры превращалась в прозелитизм, тоже не стоит. Об этом есть очень поучительный рассказ Лескова «На краю света». Он актуален и сегодня. Поскольку ясно и четко предупреждает, что увеличивать своими руками и без того немалое число условно православных не только бессмысленно, но и опасно.

Но это внутрицерковные проблемы, речь о другом. Если в РПЦ так настаивают на светском характере сотрудничества, возникает вопрос — а зачем самой церкви выступать в такой малоестественной для себя роли? В основе сотрудничества с ФМС лежит совместный проект «Просвещение: языковая и культурная адаптация мигрантов». Он позиционируется в качестве не только светского, но и инновационного. Мне кажется, оба эти слова оказались очень кстати, когда проект подавался на конкурс президентских грантов. А уж то, что он его выиграл, совершенно неудивительно. И таким образом получил неплохое финансирование. Теперь церковные центры социокультурной адаптации будут создаваться по всем городам и весям. Более того, два — на Ставрополье и в Хабаровске — уже созданы и проходят апробацию. В этих светских центрах мигрантов и знакомят с православным вероучением. То есть, как ни крути, занимаются, пусть и не впрямую, миссионерской деятельностью за счет бюджета.

Все это вносит ясность — зачем церковь берет на себя не свойственные ей функции. Но главное не в этом, а в том, что ей вряд ли удастся выполнять их хорошо.

Вместо такой нужной вещи, как интеграция мигрантов в российский социум и культуру, мы рискуем получить совершенно ненужное обострение межрелигиозных отношений. Во всяком случае, лучше они точно не станут, как не стали в Ставрополье.

По-русски мигранты, возможно, говорить и научатся, но если на этом языке они начнут выяснять отношения не только с православными, но и с другими обитателями приютившей их страны, пользы не будет никому.