Борис Фаликов о том, ради чего можно пожертвовать жизнью

Становясь инструментом пропаганды, христианство вступает в противоречие с собой, что не только вредит церкви, но и не приносит никакой пользы государству.

На минувших Рождественских чтениях случилась дискуссия. Чтения давно уже перестали быть местом, где это происходит, и уподобились в этом отношении отечественному парламенту. Но по странному совпадению та сессия, где случилась дискуссия, проходила в Совете Федерации. И дебаты на короткое время вернулись не только на церковное мероприятие, но и в парламент.

Виновницей происшествия стала вдова писателя и глава его фонда Наталья Солженицына.

Ее выступление свелось к двум вещам. Негоже церкви поддерживать ура-патриотизм, волна которого прокатывается по России. Она сама пострадала от большевистского кесаря и должна отличать истинную любовь к родине от слепого восхваления государства. Это во-первых. А во-вторых, не стоит сражаться со светской культурой и поощрять собственных экстремистов, которые срывают спектакли и выставки, уничтожают «вредные» книги и т.д. и т.п. Это церковь дискредитирует.

Солженицыной бойко оппонировал протоиерей Чаплин. Есть высшие ценности, ради которых можно пожертвовать жизнью. И своей, и чужой. Патриотизм — одна из них, и вовсе не последняя.

Что касается кощунственных зрелищ, то деятельно обижаться на них — право верующих. Более того, государство должно своей властью подобные бесчинства пресекать. Что оно, слава богу, и делает.

Действительно, делает. Тут с протоиереем не поспоришь. Участницы группы Pussy Riot уже отсидели срок. Угроза нависла и над режиссером Константином Богомоловым, чей спектакль в МХТ попытались сорвать православные активисты. Так что эта часть дискуссии уже находит воплощение в реальной жизни. Но этого мало. Практически одновременно с Чтениями в жизнь выплеснулась и другая ее часть — об ура-патриотизме. Причем напрямую коснувшись самой Натальи Солженицыной, а вернее, ее покойного мужа.

Двадцать бед спустя

В любом обществе существуют свои негласные запреты — табу, неписанные законы. Эти правила — представления о событии, понятии, явлении или... →

Ветеранские организации Тольятти написали письмо против установки в городе памятника великому писателю, потому что он «сыграл большую пропагандистскую роль в деле огульного очернительства нашей исторической Родины — Советского Союза». Столь курьезную трактовку патриотизма можно было бы списать на почтенный возраст подписантов, но письмом дело не ограничилось. Одновременно с ним в стране поднялась яростная кампания против телеканала «Дождь», который «крайне непатриотично» сформулировал вопрос к аудитории по поводу Ленинградской блокады. Возможно, сформулирован он был не совсем удачно, прямой эфир — дело хлопотное, но суть его заключалась в следующем: стоила ли защита города тех сотен тысяч мирных жизней, которыми она была оплачена?

Еще совсем недавно подобная постановка вопроса была вполне легитимна. Ровно об этом говорил незадолго перед смертью писатель-фронтовик Астафьев, которого трудно было заподозрить в нелюбви к родине. Что же произошло?

Казалось бы, оба эти события не касаются напрямую церковной сферы. Ни тольяттинские ветераны, ни критики «Дождя» не апеллировали, насколько мне известно, к православным ценностям. Однако, по крайней мере, это имеет отношение к случившейся на Чтениях дискуссии.

Действительно, вопрос «Дождя» поставил под сомнение тезис протоиерея Чаплина о ценностях, ради которых можно пожертвовать своей, а главное — чужой жизнью. И заодно обнажил его совершенно антихристианский смысл.

Для того чтобы объяснить, в чем тут дело, придется начать издалека. Особенностью тоталитарных идеологий является абсолютное пренебрежение человеческой жизнью. Она лишь маленький кирпичик в грандиозном здании государства, которым можно запросто пренебречь ради интересов целого. Руководствуясь этим, фашистская Германия и СССР и вели свою страшную войну на уничтожение. С той разницей, что Германия не жалела чужих жизней, а СССР не только чужих, но и своих. Поэтому советская пропаганда столь самозабвенно и воспевала идею подвига, когда человеческая жизнь без колебаний приносилась на алтарь победы.

Сегодняшняя ностальгия по СССР вряд ли способна воодушевить народ на подобные жертвы, но делает его восприимчивым к пропагандистским стереотипам, поднимающим государственные интересы на недосягаемую высоту. Нынешняя волна ура-патриотизма имеет к этому прямое отношение.

Табу истории

Современные российские патриоты готовы с пафосом рассуждать о подвигах народа, но не желают видеть за этим абстрактным народом обычных людей. Отсюда... →

В отличие от тоталитарных идеологий, христианство не пренебрегает ценностью человеческой жизни. Напротив, ставит ее чрезвычайно высоко, гораздо выше, чем такие безличные вещи, как государство. И если христианин жертвует жизнью, то во имя жизни вечной, а не каких-то абстрактных идеалов. Причем речь идет о жертве собственной жизнью, а никак не чужой. Чужой он распоряжаться не вправе, это прерогатива Бога. Поэтому рассуждения протоиерея Чаплина в его споре с вдовой писателя и носят антихристианский характер.

Почему это происходит? Потому что в последние годы российское православие, вступая в альянс с государством, приобретает черты государственной идеологии и вольно или невольно начинает участвовать в пропагандистской работе. А становясь инструментом агитпропа, неизбежно вступает в противоречие с самим собой. Это, безусловно, вредит самой церкви, но вряд ли приносит пользу и государству. Учение, занимающееся не своим делом, легко теряет адептов и не способно выполнять даже простые пропагандистские задачи.

То, что жизнь так быстро ответила на вопросы, поднятые Натальей Солженицыной в стенах высшей палаты российского парламента и в рамках церковного мероприятия, возможно, простая случайность. А возможно, и нет. Верующие и неверующие наверняка разойдутся здесь во мнениях. Но суть дела от этого не изменится.